Зуп на краю дороги - Страница 17

Она знала, что сексуально привлекательна для парней - слышала их разговоры. И не далее как три дня назад взяла да и предприняла попытку обольщения.

Она сидела в комнате отдыха, обновляя плакатик, с которым школьники собирали пожертвования для детей бывших обитателей Чумного квартала. А за стеной, в классе, четверо ее одноклассников обсуждали, которая из девчонок лучше в постели. Когда парни завелись и распалили друг друга разговорами, она и предстала пред их изумленные очи. Быстренько скинула футболку, посмотрела призывно, облизала языком пересохшие губы... Боже, как их передернуло! Как будто они увидели перед собой старую каргу с обвисшими наволочками вместо грудей!..

Конечно, ей не надо было вваливаться в класс, когда их там было четверо. Но если бы так поступила любая другая девчонка, их бы не передернуло... Что ж, и боги делают выводы из своих ошибок. Сегодня она подкараулила после школы, когда остался одинодинешенек Вовка Метелкин, тот самый, гроза класса и всего своего района. На этот раз она не стала предлагаться ему напролом, проконсультировалась вчера у матери, как вести себя девушке в подобных ситуациях. Рута даже обрадовалась: кажется, дочке кто-то нравится...

Тактика оказалась верной. Вовка завелся, потерял голову, стал звать к себе домой. Она согласилась: экспериментировать, так уж до самого конца... Вот только не до самого конца потерял голову Вовка. И по дороге он вспомнил, с кем связался. Как он отшил ее! Оборотень - это еще самое мягкое слово, которое он себе позволил. А последняя фраза его была и вовсе "Не прикидывайся человеком!" Потом-то он, правда, испугался. Из-за этого испуга она и не тронула его. Впрочем, нет... Ведь если бы она его тронула, он бы оказался прав. Тогда бы она и впрямь лишь "прикидывалась бы человеком". Поэтому она промолчала и ушла...

Мария снова вздохнула. Дед по-прежнему тарахтел про своего Бога, Рута приглядывалась к дочке, в гостиной отец с Гуталином все еще спорили, как надо было проходить ловушку, на которой гробанулся Петр Болячка.

- Не нравишься ты мне сегодня, дочка! - проговорила Рута.

- Спасибо за совет, дед! - сказала Мария (дед любил, когда она благодарила его). - Все нормально, мама, я уже успокоилась. Пойду к себе. И не жалей ты меня, ради всего святого. У меня голова раскалывается от вашей жалости.

Рута только рот открыла. Да так и осталась стоять, с раскрытым ртом, держа в побелевших пальцах тарелку с недоеденной пиццей.

Алкогольные пары в гостиной сгустились - хоть топор вешай, и потому Мария прошла мимо двери, задержав дыхание и сделав все, чтобы отец с Гуталином ее не увидели. Пусть эти два осколка прошлого играют в свои игры. От их игр, по крайней мере, никто не калечится и не умирает. Не то что в ее забавах с живыми куклами. И не важно, что она забавлялась во сне. Для сталкеров-то игра была реальностью. Кто знает, может, те забавы и легли проклятием на ее нынешнюю жизнь?.. Впрочем, наверное, она наговаривает на себя. Ведь гибли же сталкеры в Зоне и до того, как ей стала сниться сказочная страна!

Она заглянула в комнату к деду. Дед гранитной глыбой сидел у стола, смотрел в распахнутое настежь окно. Там, вдали, над крышами домов, над деревьями, над проводами высоковольтной линии электропередач, виднелась светящаяся розовым верхушка полусферы граница закрывшейся от людей Зоны. С того дня, как она закрылась ("заблокировалась", говорит дядя Дима), Марии перестали сниться ее странные сны.

Мария подошла к деду, поцеловала его в холодную макушку. Дед начал поворачивать голову, чтобы посмотреть на внучку, но этого пришлось бы ждать минут пять, не меньше - тело деда было гораздо более медленным, чем его мысли. Мария ждать не стала. Захочется с ним поговорить, она сможет это сделать и из своей комнаты. Первым же дед разговора не начинал никогда.

В детской было жарко - мать забыла опустить жалюзи, и майское солнце уже успело нагреть комнату. Мария включила кондиционер, скинула джинсы и футболку и, оставшись в одних трусиках, плюхнулась на кровать.

Раньше она думала, что если станет совсем плохо, можно будет уехать из города. Податься, например, в Европу, где ее никто не знает. Для нее-то закон об эмиграции - не помеха. Попробовали бы ее арестовать!..

Но два года назад ее бывший класс (вернее, один из бывших) отправился на экскурсию в провинциальную столицу королевства. Все чин-чином, под охраной двух "мерседесов" с ооновцами (вернее, под присмотром, чтобы никто не вздумал сбежать, ищи потом ребенка в чужом городе). Школьники узнали, как живут люди в нормальном городе. Но сделали они это без Марии. Потому что Мария заорала от жуткой боли, едва автобус выехал из Хармонта. Пришлось ооновцам и учителям останавливать автобус, вызывать "скорую", звонить Шухардиным домой. Хорошо, папа тут же примчался и не дал положить дочку в больницу...

Впрочем, папа-то находился в таком же положении. Пытался он уже уехать из города, миновав военные заслоны. Об этом он рассказывал только маме, но Мария тогда уже умела слышать через стены. Не отпустила папу Зона. Даже из города не позволила выехать, головной болью заставила вернуться. Возможно, маму бы она и отпустила, но мама без папы и Марии и сама уезжать никуда не собиралась. Так что для Шухардиных у Зоны-матушки был свой собственный закон об эмиграции.

Мария вздохнула, полежала еще некоторое время, потом встала, оделась и села за учебники.

Занималась она всегда увлеченно. Наверное, поэтому и не заметила, как ушел засосавший Гуталин. А вот как заявился в гости трезвый дядя Дима, услышала.

Да, дядя Дима сдержал данное Марии утром обещание. По такому, в последнее время столь редкому поводу мать, разумеется, примерилась изобразить его любимый салат. Папу, который отсыпался после обильных возлияний с Гуталином, решили пока не будить, и потому сбегать в лавку за моллюсками пришлось Марии.